Начало истории имения Наднёман похоже на седую эпическую легенду. За исключением, правда, того, что всё в этой легенде было на самом деле.
Это сегодня места в верховьях славной реки Нёман состоят в основном из красивейших раздольных пейзажей, среди которых несёт свои воды спокойная и величественная река. А в 16 веке здесь была густая и дремучая пуща, через которую тянулась узенькая дорожка из Слуцка в Узду и дальше в Койданово. Ближе к берегам Нёмана лес переходил в песчаные дюны, поросшие крепким сосняком. А на самом берегу ютилась небольшая деревенька Малысковщина, выросшая у паромной переправы, которой пользовались иногда появлявшиеся в этих краях путники и небольшие обозы. Между тем, у этих мест был огромнейший экономический потенциал, просто нужно было, как говориться, создать людям хорошие условия для жизни и работы. Эту задачу в Великом княжестве Литовском стали решать в 1568 году во время правления князя Жигимонта Августа. Как раз тогда у многих литовских шляхтичей зрели планы по строительству на верхннёманских берегах больших корабельных пристаней. Для осуществления этих планов требовалось, чтобы весь водный путь по верхнему течению Нёмана, и в том числе такой важный его пункт как Малысковщина, был хорошо освоен. Поэтому в 1568 году князь Жигимонт Август принимает своеобразную «программу освоения новых земель» - издаёт привилей, по которому в местах над Нёманом можно было селиться «людям вольным» и при этом пользоваться «з прав местечкам прислухаючих». То есть, можно было приезжать, селиться, брать земли сколько сможешь обработать и при этом не отрабатывать никаких феодальных повинностей. Практически рай по средневековым меркам! Кстати, следует упомянуть, что деревня Малысковщина принадлежала в то время князьям Олельковичам и княжеский привилей пришёл на адрес именно

слуцкого князя Юрия Олельковича. Тот, очевидно, был только рад тому, что глухой угол его владений будет наконец-то освоен.
И действительно люди со всего Великого княжества потянулись в наднёманские края, и вскоре на месте маленькой паромной переправы выросло целое местечко, которое в соответствии с окружающим ландшафтом назвали Песочное. В Малысковщине теперь поселился княжеский управляющий, который раньше бы посчитал такое место жестокой ссылкой. Сферу деятельности людям подсказывала сама природа. Наличие в округе огромных запасов прекрасного леса сделало наднёманские края столицей торгового судостроения едва ли всей тогдашней Литвы! На пристани у местечка Песочное десятками строились и лёгкие маневренные лодки-витины, и крупные вместительные суда-шугалеи. Наличие мощных водных ресурсов позволяло жителям местечка использовать силу воды не только в транспортных, но и в производственных целях. Инвентарь 1592 года отмечает в Песочном, Малысковщине и соседних фольварках сразу несколько водяных мельниц и винокурен, для работы на которых использовалась сила воды. Лет через сто подобную «водяную революцию» со строительством флота затеет под Воронежем российский царь Петр I, и эта его деятельность найдёт красочное отражение в исторической литературе. А наша история транспортного и экономического развития верхнего Нёмана от Узды до Столбцов до сих пор даже толком не изучена, хотя этот край был, можно сказать, колыбелью белорусского речного судоходства.

       

            

В 1600 году последняя из рода Олельковичей княгиня София вышла замуж за Януша Радзивилла и принесла ему в приданное всё Слуцко-Копыльское княжество вместе с местечком Песочное и имением Малысковщина. Как и в истории с другими местечками этого княжества (например, Бобовней или Пуково), до 1695 года ими владели представители биржанской линии Радзивиллов. Затем настало почти полвека безвластия, судебных разбирательств и даже гражданской войны между несвижскими Радзивиллами, нойбургским князем Карлом Филлипом и родом Сапег, которые объявили себя «защитниками интересов» немецких землевладельцев. Только в 1744 году братья Михал Казимир и Иероним Флориан Радзивиллы закрепили за собой право владения бывшими землями Олельковичей. Новоприобретённые владения не были включены в Несвижский майорат Радзивиллов. Это означало, что земли Слуцко-Копыльского княжества можно было дробить на более мелкие единицы и продавать. Впоследствии это сыграло свою роль в истории имения Наднёман.
Пока же братья Радзивиллы налаживали дела на своих новых землях. Формально Слуцко-Копыльское княжество было закреплено за Иеронимом Флорианом Радзивиллом, но и Михалу Казимиру было позволено по-братски иметь в некоторых местечках свой «бизнес». Поскольку Михал Казимир владел местечком Новый Свержень и имел там крупную стекольную мануфактуру и судовую пристань, неудивительно, что его влияние вскоре достигло имения Малысковщина и Песочное. В Малысковщине они с братом построили просто огромный по тем временам двухэтажный бровар. Возможно, даже самый большой бровар в Великом княжестве Литовском. В Песочном Радзивиллы организовали не менее масштабный рум – склад для обтёсанных брёвен из окрестных лесов, на котором их связывали в большие плоты для дальнейшего сплавления по Нёману.
Когда Михал Казимир Радзивилл основал в Новом Свержене миссию униатского монашеского ордена базилиан, то в щедром привилее на 14.000 злотых указал, что добывать они их могут, в том числе, и со сборов в местечке Песочное. Надо сказать, что для мещан это было большой и неприятной новостью. Напомним, что с самого основания жители местечка, благодаря привилею князя Жигимонта Августа находились фактически на положении жителей чуть ли не города с магдебургским правом. Новые же владельцы ни о каких «вольностях» даже слышать не хотели. Иероним Флориан Радзивилл во всех своих владениях драл с подданных по три шкуры, сгоняя их на всевозможные повинности и собирая огромные натуральные и денежные налоги. В основном драл, конечно, не он сам, а его доверенные управляющие или арендаторы, но тем не менее. Жители Песочного и бунтовали, и писали королю, но что тот мог поделать – в 18 веке Радзивиллы в Великом княжестве Литовском были богаче и влиятельнее самого короля.

      

   

После аннексии Речи Посполитой в состав Российской империи у Радзивиллов также были возможности оставаться такими же некоронованными королями всего края, но известные авантюры Кароля Станислава Радзивилла («Пане Каханку») а затем Доминика Радзивилла не только оставили несвижскую линию рода без наследников, но и изрядно подорвали его финансовое благополучие. В итоге в 1820-х годах начался аттракцион неслыханной щедрости – распродажа радзивилловских земель, не входивших в Несвижскую ординацию. Как мы уже знаем, в их число входило и имение Малысковщина. Шансом приобрести недорогое имение воспользовался Онуфрий Наркевич-Иодко. Представители этого шляхетского рода в течение 19 века на выкупленных у Радзивиллов землях бывшего Слуцко-Копыльского княжества создали владения, не многим уступавшие в богатстве радзивилловским. А пока в 1823 году Онуфрию Наркевичу-Иодко досталось несколько подзапущенное имение с неразрешёнными к тому же социальными проблемами. Дело в том, что жители местечка Песочное решили использовать смену владельцев для того, чтобы напомнить о своих правах свободы и собственности. Они сразу заявили Наркевичу-Иодко, что не собираются отрабатывать на него повинности и что земля в местечке принадлежит только им. А Онуфрий Наркевич-Иодко хоть и поддерживал в 1830-1831 году варшавское восстание «за свободу Отечества», но в делах свободы собственных крепостных не собирался быть дурнее Радзивиллов, которые в своё время прижали мещан Песочного буквально к ногтю. Тем более что работы в имении было немеряно.
Прежде всего, надо было решать, что делать с большущим радзивилловским броваром, который работал в лучшем случае на треть своих мощностей. Решение было найдено поистине нестандартное – из старого бровара должен был получиться новый… дворец! Проект перестройки был масштабным, да и рабочие руки были в соседнем Песочном (а там на пана работать не хотели), поэтому ремонт вёлся лет десять. Дело Онуфрия Наркевича-Иодко продолжил его сын Оттон, при котором дворец был завершён к 1840 году. Из-за того, что здание строилось на основе старого промышленного сооружения, оно получилось совершенно необычным. Архитекторы постарались придать ему черты замково-крепостного стиля с ретроспективными элементами средневековой готики. Этому очень способствовали отличающиеся исключительной мощностью и толщиной стены старого бровара. Чередование старых и новых достроенных помещений создало дворцу асимметричную многоплановую композицию. Для того, чтобы она не выглядела излишне грузной, в неё вписали две вертикальные доминанты – торцовые башни, одна из которых имела шестигранную, а другая четырёхгранную форму. Последняя башня была высотой 27 метров, и её было видно ото всех наднёманских окрестностей! Дворец стоял вытянутой линией вдоль реки Нёман, и это также было учтено при его перепланировке. Для того чтобы хозяева и гости имения могли сполна наслаждаться изумительными наднёманскими видами со стороны реки вдоль фасада тянулась высокая и широкая терраса с двумя боковыми лестничными каскадами.
Строительство такого прекрасного дворца Оттоном Наркевичем-Иодко удивительно ещё и тем, что он поначалу даже не жил в нём. Из своих обширных владений для жительства он выбрал небольшой фольварк Ханичево, где также затеял строительство большого имения. После этого Ханичево в его честь было переименовано в Оттоново. Кстати, решение назвать имение Малысковщина Наднёманом – это тоже была именно его инициатива. Видимо Оттону нравились звучные романтические названия в отличие от не всегда благозвучных народных, которые в избытке имелись в его владениях.
Для того чтобы и дальше развивать строительство успешного имения в Наднёмане, Оттону Наркевичу-Иодко требовалось уладить дела с песочненскими мещанами, которые не уставали заниматься саботажем. В 1848 году дело дошло до Сената Российской империи, который принял постановление, поддержанное царём Николаем I: мещане Песочного признавались лично свободными, но земля местечка признавалась безраздельной собственностью Наркевичей-Иодко. То есть одна часть постановления фактически обессмысливалась и уничтожалась другой. Зато Оттон Наркевич-Иодко на радостях освободил жителей Песочного на 5 лет от налогов и на 4 года от воинской повинности. Но проблемы это не решило.
Уже в следующем году мещане подняли настоящее восстание. Оттон Наркевич-Иодко не сдавался и вызвал из повета силы полиции и казаков. После подавления беспорядков он пошёл только на то, что установил для жителей Песочного льготные ставки выплаты налогов и отвёл им в бесплатное совместное пользование немного земли. Тогда мещане стали требовать, чтобы Наркевич-Иодко установил за ними право собственности хотя бы на ту землю, которая непосредственно прилегала к их домам в местечке. Дело даже разбиралось в поветовом суде, но тот ничего толком не постановил. Самое главное, что власти Российской империи так и или иначе оставались на стороне Наркевичей-Иодко, и последние даже с учётом установившегося на десятилетия тлеющего конфликта всегда могли рассчитывать на их поддержку.
Итак, Оттон Наркевич-Иодко мог немного расслабиться и заняться полноценным хозяйственным обустройством наднёманской усадьбы. Поскольку изначальный радзивилловский спиртзавод был перестроен в усадебный дворец, справа от въездной аллеи в имение был построен новый – естественно, намного меньше, но столь же крепкой конструкции. Материалом служил практически один только камень, и лишь каркас из четырёх опорных столбов и отделка оконных проёмов были выполнены из кирпича.

  

   

Оттону Наркевичу-Иодко хотелось по максимуму использовать и большие наднёманские леса, в которых всегда было полно всякого зверя. Среди литовской шляхты всегда было очень престижно иметь собственные охотничьи угодья и всё необходимое для охоты. А одной из самых важных вещей для этого занятия было наличие у владельца породистых охотничьих собак. Вот специально для них на противоположной от спиртзавода стороне въездной аллеи на берегу Нёмана была построена большая псарня с площадкой для выгула.
Здесь же вдоль берега реки располагались и другие не очень крупные усадебные постройки – ледовня, кузня, мельница и усадебная пристань.

      

    

За оградой собственно усадебного комплекса по этой же линии стояли два деревянных флигеля для прислуги, оранжерея и большой усадебный колодец.
Наиболее крупные хозяйственные постройки Наднёмана находились в глубине имения. Это были коровники, амбары, сеновалы и другие как каменные, так и деревянные строения площадью много десятков квадратных метров. Шесть больших зданий образовывали собою два П-образных хозяйственных двора. На коровниках можно прочитать выложенные даты их строительства – от 1855 до 1862 года, - по которым мы можем определить примерное время формирования хозяйственной части усадьбы Наднёман.

  

   

Важные позитивные изменения происходили и в семье Оттона Наркевича-Иодко. В 1850-х годах у них с женой Анелей из рода Эстков (между прочим, внучатой племянницы Тадеуша Костюшко!) было уже трое детей – сыновья Якуб и Густав и дочь Анеля-младшая. Все дети с раннего детства получали прекрасное воспитание от лучших педагогов, нанимаемых их родителями. Когда же пришло время более систематического обучения, то к их услугам были лучшие учебные заведения сначала их родного края, а затем и всей Российской империи и Европы!

Думается, что читателю уже понятно, что один из сыновей – Якуб Наркевич-Иодко – это в самом деле тот самый будущий знаменитый на весь континент учёный, которым гордилась и будет гордиться наша страна и благодаря которому имение Наднёман, в общем, и известно широкой публике. Его биография, к счастью, изучена довольно хорошо ещё в советское время. Научно-технический прогресс считался в СССР большим помощником в деле строительства коммунизма, и Якубу Наркевичу-Иодко, как человеку науки, даже простили его статус «угнетателя трудового народа». Правда, и то, по большей части только во время «перестройки» 1980-х.

  

  

Наверное, с известностью в нашей стране у Якуба Наркевича-Иодко было бы не всё так хорошо, стань он, как все поначалу думали, музыкантом и композитором. С самого детства он играл на фортепиано, и после поступления в 1861 году в Минскую губернскую гимназию только продолжал совершенствовать свои умения, начал писать собственные произведения. В 1865 году, после окончания гимназии, он отправился в настоящее европейское турне по лучшим домам континента, где неизменно имел восторженный приём. Говорят, Наркевич-Иодко имел похвальные отзывы о своей игре даже от некоторых европейских королевских особ. Не было ему недостатка в признании и в Российской империи. В 1868 году его принимают на службу в Московское дворянское собрание, и одновременно с этим он преподаёт курс теории музыки в женском Мариинском училище (и это в 21 год!). Казалось, судьба Якова Наркевича-Иодко была, если можно так выразиться, предопределена. Но по-настоящему одарённая натура не всегда развивается столь прямолинейно! Ещё в гимназические годы Наркевич-Иодко испытывал глубокий интерес не только к музыке, но и к естественным наукам – физике, биологии, медицине. Парадоксально, но успех в музыкальной карьере только укреплял его в желании заниматься научно-исследовательской деятельностью. И получив место преподавателя музыки, Наркевич-Иодко, очевидно, понял – если он срочно не займётся собой, то он «завязнет» на нём надолго, быть может, на всю оставшуюся жизнь. Ради исполнения своей мечты он бросает солидную должность и уезжает заграницу – получать недостающее образование. Он учился во Флоренции, Вене, Сорбонне, Париже, в общем, там, где и сегодня мечтают учиться все, кто желает серьёзного образования. Можно было предположить, что на ниве естественных наук Якова Наркевича-Иодко ждёт такой же блестящий успех, как и в музыке, но здесь на его пути встали большие и трагические трудности…
Во-первых, заболел его отец Оттон Наркевич-Иодко. Он уже не мог в полную силу заниматься родовыми имениями, соответственно, доходы от них сильно упали. А во-вторых, младшая сестра Якова Анеля, которой было лишь немногим больше 20 лет, также была серьёзно больна. Анеля, как и её брат, была одарённым человеком. С юности девушка писала красивые стихи, и те, кому доводилось их слышать, говорили, что она, несомненно, вырастет в известную поэтессу. Однако, Анеля не стремилась излишне к славе, устроила вначале свою личную жизнь, выйдя замуж за Кароля Козелла. А потом она заболела…
Родители и брат как могли старались помочь ей – самые лучшие врачи, лучшие заграничные курорты были к её услугам. Но, к несчастью, ничего не помогло. 30 июня 1875 года, в 25 лет, Анеля Козелл урождённая Наркевич-Иодко скончалась во время лечения в Италии. Скорее всего, у девушки был туберкулёз…
Эта трагедия, очевидно, сыграла судьбоносную роль в судьбе Якуба Наркевича-Иодко. Отныне и навсегда в своей научной деятельности он уделял большое внимание медицине, делая особый акцент на способах диагностики и лечения «слабогрудых» (туберкулёзных) больных.
В его жизни в этот период было точно и одно радостное событие. В 1872 году он женится на дочери владельца небольшого имения на Случчине Елене Песляк. Девушке пусть и не знатного рода, зато ставшей ему верной спутницей до конца земных дней. Молодая семья поселилась в Оттоново, там же, где поначалу жил и отец Якуба Наркевича-Иодко. Последний уже постоянно жил в Наднёмане и, как уже было сказано, имел серьёзные проблемы со здоровьем. Возможно, те же, что и у его почившей дочери.
Из Оттново Якуб Наркевич-Иодко руководил фактически всеми владениями своей семьи, составлявшими 4,5 тыс. десятин. Он пришёл к выводу, что традиционные формы ведения хозяйствования, которым следовала основная часть землевладельцев в крае, либо безнадёжно устарела, либо изначально была неэффективной. Поэтому ему хотелось перестроить своё имение по тем образцам, которые он во множестве видел в Европе. Яков Наркевич-Иодко заложил в Оттоново воловью ферму, закупил для выращивания бычков. В короткое время хозяйство получило в достатке тягловую силу, мясо для текущих нужд и на продажу, а кроме того — навоз. Ведь было понятно, что без дополнительного обогащения песчаная наднёманская почва вряд ли уродит что-то стоящее. Для его приготовления он специально скупал у местных крестьян солому. Появился первый доход, который давал возможность укрепить экономику имения, а ему самому заняться в полной мере главным делом жизни — наукой.

  

    

В тот период своей жизни Якуб Наркевич-Иодко особенно увлёкся, ко всему прочему, ещё и метеорологией. Результатом этого увлечения стало строительство в Оттоново первой на территории Беларуси метеорологической станции, которая была включена в состав главной физической обсерватории Российской империи!
Ещё более плодотворной стала деятельность Якуба Наркевича-Иодко после переезда в Наднёман в 1888 году. Незадолго до того скончался его отец Оттон – безусловно, по своему выдающийся человек, которому он был обязан и своим образованием, и благосостоянием, и крышей над головой. Оттона Наркевича-Иодко с почестями похоронили в фамильной часовне-усыпальнце недалеко от имения. После этого Якуб Наркевич-Иодко начал обустраиваться на новом месте. Он перенёс из Оттоново в Наднёман свою метеорологическую станцию, а в просторных дворцовых подвалах оборудовал несколько физических лабораторий для экспериментов с давно интересовавшим его электричеством. Его он собирался использовать в самых разнообразных целях – от тех же метеорологических до медицинских. И любимую с детства музыку Наркевич-Иодко тоже совсем не забывал. На галерее башни наднёманского дворца (той, что была высотой 27 метров) он установил интересный механизм, т.н. эолову арфу. Она представляла собой ряд труб, которые при порывах ветра издавали разные гармонические звуки. Ну и инструментальную музыку он также не забывал. Например, когда в Минске в 1888 году встречали брата царя Александра III великого князя Владимира, Якуб Наркевич-Иодко дирижировал оркестром при исполнении в честь приезда светлейшей особы вальса собственного сочинения. Кроме того, Наркевич-Иодко объявил, что каждый год в его имении будет проходить праздник лета – карнавал, на который приглашались все желающие – куда он приглашал тот же оркестр из Минска. Там же он исполнял и собственные произведения.

    

    

На территории усадьбы при Якубе Наркевич-Иодко был заложен новый парк (именно его остатки мы можем наблюдать сегодня) с прогулочным маршрутом вдоль поймы Нёмана.

  

    

На полях возле имения и вовсе была создана дивная вещь – опытное поле, где исследовалось влияние электричества на рост растений. Оно представляло собою площадь, уставленную вышками градоотводов с тянущимися от них под землю проволоками. Атмосферное электричество, улавливаемое градоотводами, уходило под землю и оказывало определённое влияние на рост растений. В 1892 г. на заседании «Собрания сельских хозяев» в Санкт-Петербурге Наркевич-Иодко сообщал, что ему удалось сократить вегетативный период растений на три-четыре недели, а размер плодов при этом увеличивался в несколько раз.
Охотиться Наркевич-Иодко не любил, да и времени у него на это не было. Поэтому у него не было потребности в масштабных конных выездах и, соответственно, в столь огромных конюшнях его имения. Тогда он решил использовать их по-своему. Из Башкирии им был выписан табун местной породы лошадей, да не один, а с местными конюхами! эти лошади были нужны ему для производства кумыса, который в имении стали готовить просто в промышленных масштабах. За одно лето в Наднёмане продавалось 3 тысячи бутылок кумыса, а ещё 2 тысячи по указанию Наркевича-Иодко бесплатно раздавались местным крестьянам прямо из окна въездной брамы.

  

   

На основе кумыса был создан и другой интересный проект Якуба Наркевича-Иодко – санаторий «Над-Нёман». Это лечебное заведение было создано в нескольких километрах от имения в светлом сосновом бору на основе научных изысканий нашего учёного-шляхтича. О его деятельности можно получить наглядное представление из рекламного объявления того времени.

  

    

Для лечебных целей Наркевич-Иодко перестроил даже собственную оранжерею! Он обратил внимание, что она была построена ещё при его отце так удачно, что в неё с одной стороны почти всегда светит солнце. Тогда на этой стороне были проделаны сплошные, от пола до потолка, окна, наклонённые под углом для большего «захвата» солнечных лучей – и получилась процедурная для приёма солнечных ванн. Этот солярий был разделён на 3 части, поэтому одновременно загорать там могло столько же человек.

    

     

Между прочим, Якуб Наркевич-Иодко лечил и на благотворительной основе больных из числа местных жителей. А чтобы медицинская помощь всегда была у них под рукой, он открыл в местечке Песочном аптеку. Однако, нельзя сказать, что мещан хоть как-нибудь впечатляла эта его забота. Это уже потом, вкусив коммунистического «благоденствия», они стали рассказывать легенды про «благородного пана». Это уже потом, сполна насладившись «передовой» наукой и культурой времён развитого социализма, здесь стали гордится выдающимся учёным. А при жизни тому, кого мы теперь называем великим сыном белорусской земли, тому, кто внёс огромный вклад в заботу о здоровье всего человечества, приходилось чаще опасаться за здоровье собственное. Из-за доброго и благодарного белорусского народа.

Из донесения Минского вице-губернатора А. Вельяминова министру внутренних дел России от 16 октября 1903 г.
…В пятницу 10 октября, в 7 час. вечера, мною была получена срочная телеграмма от с.с. Наркевича-Иодко следующего содержания: «При исполнении указа Сената г-ном приставом І стана Игуменского у. мещане произвели толпой около 1000 чел. разгром бывшей моей корчмы камнями, стульями, кольями, избили несколько представителей власти, урядников, станового, лишили всякой возможности предпринять какие бы то ни было меры, сейчас угрожают нашему имению. Вооружаемся, боимся за нашу жизнь, просим семьёй, как верноподданные, защиты, не зная как поступить против насилия, угроз. Просим безотлагательно для двора на наш счёт охраны, за каковой несколько подвод посылаем в Негорелое. Яков, Елена Наркевич-Иодко». Получив в то же время телеграмму от уездного исправника почти тождественного содержания и зная, что Песочанские мещане уже тридцать лет ведут спор с помещиком и крайне против него озлоблены, я с первым же отходящим поездом командировал в имение Наркевича-Иодко пристава 2-й части г.Минска с 20-ю городовыми, телеграфировав в то же время о сообщении мне всех подробностей дела…

Да-да, если вы подумали, что меркантильная ненависть мещан Песочного к семье Наркевичей-Иодко куда-то делась от гуманитарного умиления благородным учёным, то совершенно ошибаетесь. Никакие «праздники лета» и бесплатная бутылка кумыса не могли побороть у представителей добродушного белорусского народа тупую злобную зависть к пану. Причём в новых условиях после отмены крепостного права эти бунты возникали уже не из-за требования личной свободы или земли – это было уже окончательное признание своей неприспособленности и несостоятельности. То происшествие, о котором шла речь в приведённом донесении, например, было вызвано тем, что мещане не желали отдавать Наркевичу-Иодко деньги занятые у него на ведение собственного местечкового «бизнеса». Торговля не пошла, деньги разлетелись, а то, что среди честных людей кредиты принято возвращать, они как будто и не знали. И не стоит думать (как это сейчас рассказывают старожилы в Песочном), что бунтовали только отдельные безалаберные личности. В том же донесении говорится, что «…мещанин Варфоломей Кот заявил, что деньги у него готовы и что он желал бы заплатить, но не может этого сделать, так как остальные мещане его тогда убьют». Поэтому, когда мы сегодня задумываемся, почему в нашей стране так и не получается цивилизованно вести бизнес и уважать права частного собственника, не поискать ли нам корни этого положения дел здесь – в этом злобном бескультурии и этой бесчестной солидарности на основе «права дубины»?..
Якубу Наркевичу-Иодко уже недолго оставалось терпеть такое отношение к себе. Земной его путь клонился к закату. В 1904 году он отправился в Италию читать лекции по медицине. Когда пришло время возвращаться домой, он уже чувствовал себя неважно. Во время промежуточной остановки в Вене его здоровье резко ухудшилось, он уже не мог даже встать с постели. Из Наднёмана срочно приехала жена, у неё на руках Якуб Наркевич-Иодко и умер 6 февраля 1905 года. Тело его предали земле на том же наднёманском фамильном кладбище рядом с родителями и любимой сестрой Анелей…
Последним полноправным владельцем Наднёмана можно считать сына Якуба Наркевича-Иодко Конрада. Он до конца не оставлял родное имение и уехал в Польшу, лишь когда возникла непосредственная угроза его жизни. С 1921 года он жил в Кракове.
А мещанам Песочного так и не удалось в вихре революционных событий толком поживиться панским добром из дворца. Большевики подошли к его разграблению методично: вокруг имения выставили охрану, а затем аккуратно вывезли куда-то научное оборудование, книги из библиотеки, личное имущество владельцев. Дальнейшая судьба всего этого туманна. Якобы оборудование и книги были переданы неким «научным учреждениям республики», а остальное было рассовано по различным новообразованным «народным» учреждениям. Немалая часть поколениями собиравшегося усадебного имущества была переправлена в Москву и оттуда ушла с молотка заграницу. А на узденщине от всего богатства неожиданно остался… стул! Этот потрёпанный временем и людьми предмет мебели каким-то образом сумел избежать гибели под попой какого-нибудь «народного комиссара» или в печке песочненского мещанина и сейчас находится в краеведческом музее Узды. Это единственный источник, по которому можно судить об оригинальном интерьере дворца.
Представители советской власти поначалу пытались творчески переосмыслить опыт предыдущих «тёмных веков». Увидев, что в Наднёмане раньше было процветающее сельское хозяйство, они организовали на его базе опытный совхоз «Наднёман» а во дворце Наркевичей-Иодко организовали сельскохозяйственные курсы. Но с приходом к власти Сталина эти «буржуазные пережитки» оказались не нужны. У сталинского сельского хозяйства была гораздо более эффективная модель – использование рабской силы под дулом ГПУ’шного нагана. Куда там Наркевичам-Иодко с их атмосферным электричеством… Во дворце в это время размещался детский санаторий.

  

  

Вторую мировую войну дворец Наркевичей-Иодко не пережил. Говорят, что местные партизаны так боялись, что немцы разместят в нём свой штаб, что заложили под него просто атомную дозу взрывчатки. И сегодня, глядя на несчастные руины можно проследить, где был эпицентр этого взрыва. В более целой части ещё можно заметить засыпанные подвалы. Быть может, они ещё скрывают какие-нибудь тайны опытов профессора электрографии и магнетизма… Почему же оказались не менее разрушенными строения хозяйственного двора Наркевичей-Иодко – загадка. Наверное, партизаны подумали, что и в них можно сделать штаб. Казалось, что жизнь навсегда ушла из этих мест… Но Наркевичи-Иодко даже в изгнании не забыли свою родину, в отличии от тех, кто на ней живёт.

    

  

В 1994 году внучатый племянник Якуба Наркевича-Иодко Кристиан Наркевич-Лейн приехал в Наднёман посмотреть на остатки родового имения. В Чикаго, где он живёт, у него есть собственный музей архитектуры и дизайна. И здесь, в Беларуси, он хотел создать музей своей фамилии, своего знаменитого предка. Однако, он не учёл, что в нынешней Беларуси подобная частная инициатива если и приветствуется, то только в качестве «халявного» поступления средств от «заграничного буржуя» в местный бюджет, где они затем будут успешно протрачены на очередную районную попойку типа «Дожынки». А Кристиан Наркевич-Лейн справедливо рассчитывал на должное место в восстановленном имении. В перспективе он рассчитывал открыть во дворце научный центр международного уровня. В общем, привёз господин Наркевич-Лейн в Беларусь проект устава фонда имени Наркевича-Иодко, на свои деньги заказал у архитекторов проект восстановления дворца, просчитал, что возрождение усадьбы только на первом этапе создаст в узденском районе 50 рабочих мест (а в перспективе, все 300!). Белорусские чиновники покивали головами, радостно поулыбались заморскому гостю и… положили все документы в шкаф на годы. Во время приезда в Беларусь в 2002 году Наркевич-Лейн обнаружил, что воз, как говориться, и ныне там. Тогда он вместе с рядом белорусских учёных вновь вышел на высокое руководство, которое ответило ему тем же проверенным способом. Председатель узденского райисполкома и тогдашний вице-премьер Владимир Дражин наложили на проекты одобрительные резолюции, Кристиан Наркевич-Лейн уехал – и снова хоть трава не расти в этом Наднёмане… Очевидно, что такие работы нынешней белорусской власти не по зубам. К счастью, остатки совести немного помучили чиновников, и в 2005 году те решили восстановить хотя бы фамильное кладбище Наркевичей-Иодко. Слушая сегодня рассказы узденских чинов о расчистке этого небольшого участка леса как о величайшем и героическом подвиге, понимаешь, что на данный момент это потолок их созидательной культурной деятельности. В разрушении наши наследники советского строя преуспевают куда больше.
В 1995 году дворец Наркевичей-Иодко потерял фактически свой символ – главную башню, на которой когда-то стояла эолова арфа. На счёт её разрушения у местных жителей есть сразу несколько версий. Говорят, во-первых, что она рухнула сама, от старости. Говорят, что это проделки наших неизменно «профессиональных» реставраторов – башню тогда будто бы взяли в строительные леса, стали вести какие-то работы и вот, довели… А ещё рассказывают, что башню взорвал некий криминальный авторитет, который очень хотел получить участок в живописной нёманской пойме, а памятник архитектуры мешал ему сделать это.
Как бы там ни было, положение дел таково, что с многострадальным памятником нашей истории и культуры происходит всё что угодно, но только не то, чего он действительно заслуживает. И это, к сожалению, типичная ситуация для нашей страны…

    

    

 Radziwill.by благодарит сотрудника Национального музея истории и культуры Беларуси Дмитрия Крамущенко, за предоставленные материалы и фотографии.


Посмотреть также:
Глобус Беларуси. Архитектурные и иные достопримечательности Беларуси
Radzima.org